Московские поэты о времени, речи и насилии: Оксана Васякина

Московские поэты не уступают питерским ни в таланте, ни в дерзости, ни в остром чувстве текущего момента. «Афиша Daily» поговорила с тремя представителями московского литературного сообщества о том, как насилие, травмы и время влияют на формирование поэтической речи.

«Травматический опыт не меняет речь, он ее уничтожает»

Оксана Васякина
Поэт, управляющая книжным магазином «Порядок слов» в «Электротеатре Станиславский»

«Я родилась в рабочей семье в маленьком таежном городе. Моя мать двадцать пять лет проработала на заводе, отец был водителем. Последние пятнадцать лет своей жизни он работал дальнобойщиком — это очень похоже на миф, но это правда. В девяностые отец был замешан в каких-то криминальных делах, был таксистом, — наверное, продавал водку и наркотики. У меня сохранилось несколько фотографий, где вся его братва стоит на могиле застреленного друга. Его друзья постоянно умирали, а в нашу квартиру постоянно приходили «мусора», так он называл милиционеров. Мать была первой на деревне женщиной, я помню, что начальник милиции пытался за ней приударить. Так и жили.

Лет в четырнадцать я написала свой первый поэтический текст. Это было не стихотворение, а текст рэп-песни с глубоко философским смыслом — о том, что время делает с людьми. Потом я пошла к соседу, у которого был компьютер, и в программке eJay 4 написала музыку для этого текста. Песню я так и не исполнила. Моя тусовка, как и все субкультурные подростковые тусовки, была сильно иерархизирована, и на девочек никто не смотрел как на способных писать и делать музыку — там, как водится, были свои звезды-пацаны, которым все поклонялись. Такая расстановка надолго отбила у меня желание писать стихи, потому что когда тебе четырнадцать и на тебя никто не смотрит, то и смысла нет ни в чем.

Мне было семнадцать лет, когда я ушла из дома, и двадцать семь, когда написала «Ветер ярости». Мне потребовалось десять лет, три года из которых я провела в кабинете психотерапии, чтобы разобраться внутри себя с темой насилия, переработать этот опыт. Но иногда я все равно возвращаюсь в то место, из которого ушла, потому что ничего до конца не изживается. Это как шрамы на теле: они не болят, но они есть, и ты знаешь, что они есть, видишь их на себе и замечаешь на других людях.

Я не думаю, что травматический опыт меняет речь (любую). Думаю, он ее уничтожает. Уничтожает все живое внутри. А речь, восставшую после катастрофы, мало кто услышит. Она невидимая, беззвучная. Нужно очень много сил, чтобы тебя услышали и посмотрели туда, откуда ты говоришь. Мой сборник «Ветер ярости» — это символическое возмездие. Он посвящен женщинам, которых я видела и которых я никогда не увижу.

Я знаю, что сегодня мстить немодно, и многие меня осуждают за это и за мою категоричность. Но из сообщений и писем женщин, которые читали эти тексты, я знаю, что для многих «Ветер» работает как терапевтическая сессия. Для некоторых — это также сообщение о том, что насилие, нормализованное в культуре, на деле является медленным убийством. Галя Рымбу (Галина Рымбу — поэтесса, литературный критик. — Прим. ред.) предположила, что «Ветер» — это руководство по самообороне.

Читать дальше...