СКАЛА: Концепт 90-х в искусстве и в популярной культуре
В 2016-м году коллекция русского дизайнера Гоши Рубчинского была представлена на Лондонской неделе моды, а далее последовали коллаборации с ведущими модными брендами. Надписи на кириллице, дикая эклектика и смешение люксовых брендов – Рубчинский сделал себе имя на реинкарнации «паленой» одежды, которой были заполнены рынки спальных районов в 90-е годы. А знаменитая футболка от Гоши Рубчинского с российским и китайским флагами, имитирующая логотип бренда Tommy Hilfiger, стала классикой китча.
Взлет Гоши Рубчинского и его личного бренда в 2015-16-х годах обусловлен тем, что Рубчинский попал в тренд на возрождение 90-х в модной индустрии. Оверсайзные бомберы, спортивный шик, гранж, унисекс и милитари – стиль 90-х был представлен у Yves Saint Laurent, Nina Ricci, Dsquared2, Badgley Mischka. Худи с логотипом сериала «Друзья» или лаконичную футболку с надписью «90-s» можно найти сейчас в любом молодежном масмаркете.
Но 90-е вернулись не только в фэшн-индустрии. Недавняя «Середина 90-х» Джоны Хилла – это картина об уходящем детстве, верных друзьях, лете, скейтах, первых вписках и наркотиках. Кличка главного героя «Sunburn», которую можно перевести на русский как «Загар», дает характеристику всему фильму – это по-настоящему солнечная история о взрослении, поданная, при этом, с умеренной долей морализаторства. Для Хилла 90-е – это часть биографии, это его детство и ранняя юность. Но, конечно, зрителями, родившимися в конце 90-х или в нулевых, этот фильм вряд ли будет воспринят как нечто ностальгическое – скорее как классная история, снятая в антураже 90-х.
Другое дело Россия, где 90-е годы не стали очередным десятилетием, где один президент сменился другим, а вместо химической завивки стали ходить с начесами. 90-е – это важнейший виток в новейшей российской истории.
В 1990-м году был принят закон «О печати и других средствах массовой информации», отменявший цензуру в СМИ, также была внесена поправка в 6-ую статью конституции СССР (о руководящей роли КПСС) – в стране вводилась многопартийная система. Развал СССР и рыночные реформы (либерализация рынка, приватизация, введение свободы торговли и т.д.) привели к бешеной инфляции и закрытии тысяч предприятий по всей стране. Беспризорники, розничная торговля на каждом свободном участке суши, расцвет проституции, астрономические скачки курса валют – именно такими помнят большинство наших соотечественников пост-Перестроечные времена. Россию завалили дешевым ширпотребом из Китая – термоядерным «Юпи» и «Абибасом». В коллекциях Гоши Рубчинского так же можно разглядеть этот элемент драмы: подростки в поношенных олимпийках с рынка – это не нарочитая, а вынужденная безыскусность.
Еще одна «фишка» 90-х в России – это, конечно, бешеный разгул преступности и бандитизма. У российских кинематографистов с канала «НТВ» и им подобным, застрявшим лет на 20 во временной петле, эта тема остается излюбленной и по сей день.
Культовый сериал «Бригада» (2002) про рэкетиров Сашу Белого, Фила, Пчелу и Космоса отличала наивная романтизация преступного мира. Вот главный герой Саша Белый с друзьями: все в черном, на черных «Мерседесах», с автоматами наперевес под фирменный саундтрек выезжают на «стрелу», перекрывая трассу, и им навстречу идут такие же, все в черном, при оружии, парни из Ближнего зарубежья – приблизительно так выглядят сцены из «Бригады». Во многом сериал держится на образе главного героя – простого и честного парня (которого играет еще молодой Безруков), оказавшегося в криминале, ну, потому что время такое, потому что 90-е.
Схожая формула и у фильмов покойного Алексея Балабанова «Брат» (1997) и «Брат 2» (2000). Главный герой «Брата» Данила Багров (Сергей Бодров) демобилизовался после Чеченской войны и не знает, как жить и что делать дальше в родной провинции. Простодушный и растерянный герой, который погружается в мир криминального Петербурга, был близок зрителям – и сейчас Данила Багров остается для нас человеком на перепутье. Диалоги на грани пошлости (знаменитая фраза «В чем сила, брат?»), тогдашние поп-звезды во второстепенных ролях (Ирина Салтыкова), музыка Бутусова, «Би-2», «Маши и Медведей», почти лубочная сцена в самолете в финале второй картины, когда лысая проститутка по прозвищу «Мэрилин» говорит стюарду: «Мальчик, водочки нам принеси. Мы домой летим» под песню «Гудбай, Америка». Дилогия Алексея Балабанова балансирует между авторским взглядом и мейнстримом (причем, «Брат-2» с его квасным патриотизмом все же ближе ко второму варианту). И именно на этом стыке Балабанову удалось создать отпечаток эпохи и по-настоящему «народное кино», которое одновременно любят все пацаны и в котором, с другой стороны, кинокритики ищут библейские отсылки.
90-е годы являются для многих российских деятелей искусства разновидностью травматического опыта, но чего-то наподобие китайской традиции «литературы шрамов», осмыслявшей драматичные последствия Культурной революции, у нас, конечно, не могло возникнуть – не тот масштаб жертв.
Но все же можно вспомнить целый ряд романов последних лет, написанных авторами, заставшими развал СССР либо подростками, либо совсем молодыми людьми – их, воспитанных еще в советской парадигме, в России принято называть «потерянным поколением». «Елтышевы» Романа Сенчина, «1993» Сергея Шаргунова – через призму семейной саги, трагедии в одной отдельной ячейке общества авторы выходят на более глобальный уровень и описывают трагедию всей страны. На ту же тему написан и роман Валерия Попова «Плясать до смерти», рассказывающий о разложении и деградации творческой интеллигенции.
90-е – это, конечно, также и про Чеченские войны. Роман «Асан» Владимира Маканина, автора «Кавказского пленного», многие критиковали за исторические ляпы и… странный угол обзора военного конфликта, потому что по сути в книге нет войны. Критик Кирилл Анкудинов дал роману Маканина очень емкую и точную характеристику: «Асан» – роман о том, как коррупция разъедает и уничтожает войну, о том, как она замещает войну на не-войну». Война как бизнес, война как акт человеческой купли-продажи – Маканину по-настоящему удалось вынести вердикт не только Чеченской войне, но и всей эпохе, похожей на огромный и нескончаемый рынок, где одна крыша сменяется другой.
Но все же вернемся в Россию наших дней. Как травма 90-х осмысляется людьми, которые таким опытом не обладают? Ответ: 90-е перестали осмысляться как травма.
Среди детей «нулевых» бытует представление о 90-х как о квинтэссенции свободы и рок-н-ролла (описание документального фильма Дудя про «MTV» гласит: «Фильм про то, что когда-то даже телевизор был свободным») – это так и совсем не так одновременно. Еще не было законов «Об оскорблении чувств верующих» и «О запрете гей-пропаганды среди несовершеннолетних», в молодежных журналах типа «Cool» и «Браво» поднимались темы мастурбации, местные власти не препятствовали мелкой коммерческой деятельности и повсюду цвели ларьки, а в 1996-м году в выборах вполне мог победить Геннадий Зюганов. Правда, в этой связи обычно стыдливо умалчивают про расстрел Белого дома в 1993-м, про закрытие более десяти газет в Москве в период разгона парламента и о прочих нарушениях задекларированных демократических ценностей.
Свободные и яркие 90-е в их представлении противопоставляются застойным и скучным 10-м. И не удивительно, что совсем молодыми людьми образ 90-х зачастую осмысляется через клише. Самый показатель пример – это прошлогодняя песня Монеточки под лаконичным названием «90-е».
Клип на песню представляет из себя перифраз «Брата», где путь Данила Багрова проделывает сама Монеточка в компании звезд разного калибра – от Гречки до Татьяны Булановой. А текст песни является набор утрированных стереотипов о жизни в 90-е:
В девяностые убивали людей,
И все бегали абсолютно голые.
Электричества не было нигде,
Только драки за джинсы с кока-колою.
Ироничность тона певицы и стилистическое любование эстетикой 90-х в клипе низводит до абсурда представление о 90-х годах как о диком и страшном времени.
Это «двойное отстранение», как выразился режиссер клипа Михаил Идов, в сухом остатке имеет тот же эффект, что и покупка футболки с надписью «Nirvana» для лука в стиле гранж – все это вещи сугубо атрибутивные. То же самое можно сказать и об использовании семплов и мотивов 80-90-х в треках Ольги Бузовой, Сергея Лазарева или GSPD. И создателям такого рода произведений скорее интересна не сама эпоха, а ее концепт, который легко перенести, как временную татуировку на кожу, а позже смыть и забыть, когда этот тренд наконец-то пройдет.
