Павел Басинский: «Максим Горький — тот, вокруг кого бурлило время»

Басинский Павел Валерьевич
Мар 27 2018
В "Известиях" опубликовано интервью с известным писателем и критиком, руководителем творческого семинара в Литинституте Павлом Валерьевичем Басинским в связи с юбилеем Максима Горького.

28 марта исполняется 150 лет со дня рождения Максима Горького — романтика, модерниста, создателя школы соцреализма и новой веры, во главе которой стал не Бог, а Человек. О значении «пролетарского писателя» и его влиянии на современную культуру «Известиям» рассказал автор его биографии, писатель, литературовед Павел Басинский.

— В канун юбилея вышло переиздание вашей книги «Горький. Страсти по Максиму». Считаете, они не стихли до сих пор?

— Горький — одна из самых сложных личностей конца XIX — первой трети ХХ века. Кто-то считает, что Алексей Максимович недооценен. Другие утверждают, что имя раздуто. Символист Дмитрий Мережковский писал: «Как явление художественного творчества Толстой и Достоевский неизмеримо значительнее Горького. О них можно судить по тому, что они говорят; о Горьком нельзя: важнее всего не то, что он говорит, а то, что он есть».

Не просто писатель — создатель культурной и общественной ситуации. Тот, вокруг кого бурлило время. Он находил общий язык с Лениным и Розановым, Толстым и Гапоном. Стоял у истоков создания ведущих литературных организаций — Союза писателей, Литинститута, издательств «Знание», «Парус», «Всемирная литература»... Его стараниями писательство стало одним из главных дел страны.

Ведь прежде, будь ты хоть Чехов, хоть Достоевский, — иди на поклон к издателю. Потом над этим смеялись, говорили, что структуры Союза писателей — «писательский колхоз». Ерунда: впервые в мире литераторы получили государственную поддержку. Он и в СССР вернулся потому, что ему позволили развернуться в качестве культурного строителя.

Деятельной натуре Алексея Максимовича было тесно в эмиграции. Как верно заметил живший в его доме в Сорренто Владислав Ходасевич, Горький «продался, но не за деньги». Не роскошь его привлекала, а культуртрегерство. Он и до отъезда был таким: в его квартире на Кронверкской бывали оппозиционные большевики, меньшевики, эсеры, члены императорской фамилии, опальные писатели и художники. Просили обо всем: о защите, о протекции, о жилье, чуть ли не о новых штанах...

Шкловский шутил, что во время революции мы съели большого русского писателя: с 1917 по 1921 год Алексей Максимович вообще не успевал работать, устраивал какие-то зарплаты, вытаскивал из историй. Ленина как человека власти это раздражало. Он, кстати, и поспособствовал отъезду писателя в эмиграцию в 1921 году.

— В книге вы представляете Алексея Максимовича создателем новой, революционной религии, где во главе угла встал не Бог, а Человек. О чем она, эта религия? Известно, что он был ницшеанцем.

— «Ницшеанство» Горького начинается гораздо раньше, чем он знакомится с трудами «базельского профессора». «Макар Чудра», написанный в 1892 году, — один в один «Несвоевременные размышления», которые тогда на русский переведены не были. Старый цыган говорит: «Иди — и всё тут. Долго не стой на одном месте — чего в нем? Вон как день и ночь бегают, гоняясь друг за другом, вокруг земли, так и ты бегай от дум про жизнь, чтоб не разлюбить ее».

А Ницше пишет о Гамлете: задумался о жизни, и жизнь опротивела. И лишь позже Алексей Максимович прочел «Рождение трагедии из духа музыки» и «Так говорил Заратустра», а уже после смерти философа побывал в Германии, получил письмо от сестры Ницше Элизабет с приглашением посетить архив ее брата.

Для Горького важна тема не сверхчеловека, а сверхчеловечества. Мир, каким его создал Бог, казался ему несправедливым: почему люди в нем страдают, умирают? А раз Творец нас бросил, мы должны стать равными ему, взять бразды правления в свои руки, построить рай на земле. Причем не метафорически, а вполне практически.

Он, например, считал, что смерть бессмысленна, и людей нужно сделать вечными, как вечна Вселенная. Тогда это казалось достижимым — сильна была вера в силу науки. Философ и врач Александр Богданов проводил эксперименты с переливанием крови, считая, что постоянно омолаживая человека, можно сделать его вечным.

Благодаря инициативе Горького в СССР был создан Институт экспериментальной медицины, одной из задач которого было если не достижение земного бессмертия, то максимальное продление человеческой жизни. Хотели создать новых людей, стоящих на принципиально иной ступени развития.

— Больше похоже на чернокнижие, мистицизм, чем на атеизм.

— Трудно сказать, во что верил сам Горький. Во всяком случае, атеистом в буквальном смысле он не был — хотя бы потому, что его страшно волновал вопрос о Боге. «Мы в мир пришли, чтобы не соглашаться», — строка из несохранившейся ранней поэмы «Песнь старого дуба». Зато можно без тени сомнения сказать: у Пешкова-Горького были какие-то особенные интимные отношения с чертом. Мемуаристы свидетельствуют: на протяжении всей своей жизни Горький постоянно чертыхался.

Понятие «черт» имело у него множество оттенков. Но чаще это было слово ласкательное. «Черти лысые», «черти драповые», «черти вы эдакие», «черт знает как здорово». Конечно, и язычником он не был в точном значении этого слова; просто всё сумеречное, таинственное неизменно притягивало его внимание. Впрочем, это характерно для рубежа веков вообще.

— Язычник, ницшеанец, пролетарский писатель, певец режима — кем же он сам себя считал?

— «Проходящим». Это его собственное экзистенциальное изобретение. Мимо «людей». Мимо мира. Мимо себя. Не просто прохожим, для кого всё мелькающее перед глазами — привычный пейзаж; и не странником, стремящимся удалиться, получив еду и ночлег. «Проходящий» — это Миклухо-Маклай в среде своего народа. Своей интеллигенции. Своих священников. И своих «хозяев жизни». Он не просто живет среди людей, в том числе и соотечественников, он их непрерывно изучает как загадочный феномен. И здесь не столь важно, кто ты: бродяга и вор Челкаш или писатель и гений Толстой, консерватор Розанов или революционер Ленин, защитник людей Короленко или кровавый диктатор Сталин.

Как говорит Лука в «На дне»: «Ни одна блоха — не плоха: все — черненькие, все — прыгают...» Но и тут же возражение Сатина: «Всё — в человеке, всё для человека!.. Че-ло-век! Это — великолепно! Это звучит... гордо! Че-ло-век! Надо уважать человека!» Между этими двумя полюсами примерно и находится взгляд Горького на человека...


Читать полностью