Мария Степанова: «Если долго обещать себе тридцать седьмой год, он может пойти навстречу»

В начале декабря Мария Степанова стала лауреатом премии «Большая книга» за документальный «романс» «Памяти памяти». Одновременно в издательстве АСТ вышла книга эссе Степановой «Против нелюбви».
Екатерина Писарева поговорила с автором о непрогнозируемом успехе «Памяти памяти», о новой книге, деле «Седьмой студии» и женской красоте.

— С вашим «романсом» «Памяти памяти» вы были номинированы на все значительные литературные премии, получили на него широкую прессу и читательские отклики, его тираж сильно выше среднего и продолжает распродаваться. И вот теперь — «Большая книга». Как вы думаете, с чем связан его успех? Почему ваш инструмент так сыграл?

— Я не знаю. Правда, не знаю. Вот смотрите: средний тираж моих книжек — неважно, стихи это или cтатьи — тысяча экземпляров. Ну полторы, если повезет. Это очень немного, и это кажется мне нормальным и правильным: у стихов ограниченное число читателей — ну и тип текста, который я имею в виду, когда пишу, в общем-то не подразумевает больших тиражей. А «Памяти памяти» книжка довольно бескомпромиссная: она поначалу и вовсе никакого читателя в виду не имела, все задачи, что я себе ставила, — они были внутренние и очень специального образца. Я имела в виду выстроить что-то вроде системы хранения, структуру, где можно было бы разместить некоторое количество дорогих мне вещей так, чтобы им было хорошо и просторно в одном общем пространстве. Там много того, что можно воспринимать как излишество, вообще всего много — сюжетов, рассуждений, предметов, цитат, страниц. Если рассматривать чтение как перемещение из пункта А в пункт Б, здесь оно явно затруднено: вместо железной дороги — какой-то лабиринт, который никак не получается пройти поскорей и выбраться с той стороны. И естественная читательская реакция — недоумение и негодование: зачем это все? Почему нельзя просто рассказать свою историю — так, чтобы сразу было ясно, кто кого родил и на ком женился? При чем тут Мандельштам и Шарлотта Саломон (немецкая художница, убитая в Освенциме. — Прим. ред.)?

То, что при этом книжку читают и широко, — очень странно. Она как бы выскочила за пределы, которые я сама ей обозначила, она нравится (и не нравится) самым разным и неожиданным людям. Их гораздо больше, чем можно было ожидать, и я не могу этому не радоваться, потому что именно здесь мне важно было не просто развернуть эту многокамерную, сложноустроенную конструкцию со всеми ее дополнительными ветками, системами сравнений и аналогий — но и сделать так, чтобы в лабиринте захотелось поселиться. Такие люди — те, кто отрывается от чтения, чтобы проделать собственные коридоры, чтобы посмотреть в интернете про «Трильби» или Франческу Вудман, — есть, и их много. Я предположила бы, что дело в акустике: все, что имеет отношение к прошлому, к памяти, к сложным отношениям между ними, сегодня имеет особенный статус.

Читать дальше...