«…И тьма не объяла его». Творчество Ф.М. Достоевского: образ, стиль, философия, современная рецепция
2 октября 2019 года в Литературном институте им. А.М. Горького прошла студенческая научная конференция «…И тьма не объяла его». Творчество Ф.М. Достоевского: образ, стиль, философия, современная рецепция (к 140-летию первой публикации романа «Братья Карамазовы»).
Конференция была организована кафедрой русской классической литературы и славистики; научные руководители и ведущие – проф. Г.Ю. Завгородняя, доц. Л.А. Карпушкина, доц. О.Ю. Саленко.
С научными докладами выступили студенты 3-го курса Литературного института имени А.М. Горького.
Философия, мифология, кинематограф, отечественная и зарубежная литература – творчество писателя осмысливалось молодыми исследователями в разных, подчас неожиданных контекстах. Нетривиальность избранных исследовательских ракурсов, внимание к художественному слову, научная добросовестность и эффектная подача материала – великолепный синтез, которым было отмечено каждое выступление.
Любомир Билык, Елизавета Грехова:
«Всё большей рельефностью этот парадокс обрастает на протяжении всего романа. С точки зрения общества, Соня – однозначно падшая. Но ни разу в тексте не встречается ситуация, в которой она проявила бы себя в своей профессии. “Желтый билет” выступает здесь даже не как ремесло, а скорее как внешняя характеристика персонажа, которая никоим образом не касается её внутренней чистоты, её благородства. Единственный эпизод, указывающий на Сонечкину профессию, – когда Раскольников видит ее в “уличном, цветастом платье”. Но из внешнего – больше ничего. И тут мы вспоминаем, что она – падшая “во имя спасения”.
(Из доклада: «Образы падших женщин в романах
Ф.М. Достоевского: парадокс «невинности»)
Иван Виселев, Данил Елезов:
«Черт – все худшее, что видит в себе Иван, не понимает, что Иван идет на эти поступки, так и не решив насчет Бога, что добродетель не равно Бог, и что если Бога нет, то это не значит, что все можно, потому что бесплодное понятие бесполезно для добродетели. Роковая ошибка Ивана, который внутренним пафосом своего вопроса, его пессимизмом, прикоснулся к отцу пессимизма западной философии. Алексей скажет, что Иван с собой боролся, но Бог в итоге победил. Шопенгауэр бы ехидно заметил ему на это: а причем тут Бог? Победило сердце Ивана, а не Бог, а сам Бог еще за мир не ответил».
(Из доклада: «Мир Ивана Карамазова
через этическую оптику Артура Шопенгауэра»)
Елизавета Абрамова, Ксения Блондина:
«Образ Мышкина далек от канонического образа святого, он “и глупец, и мудрец” (В. Иванов). Это отдаляет его от предполагаемого идеала, поскольку для такового ему не хватает стержня. На человеческое страдание он может ответить только своим собственным, а значит – не способен вести за собой; он сопереживает, но не заражает внутренней силой, и это, при всей его многогранности и потенциале, играет с ним злую шутку».
(Из доклада: «Генезис образа князя Мышкина
в романе Ф.М. Достоевского «Идиот»»)
Эля Шарифуллина:
«Ипполит Терентьев в своем “Необходимом объяснении” опишет странный сон, в котором появится существо почти мифическое, вызывающее физическое отвращение и мистический ужас, вводящее в исступление страха <…> это, безусловно, существо инфернального характера, и оно необходимо для того, чтобы показать хрупкость человеческого бытия, его слабость перед необъяснимыми решениями природы, страх перед чем-то мистическим, таинственным, всесильным. Ипполит видит неправильность, искаженность, неестественность жизни в самом ее корне».
(Из доклада: «Паук как символ инфернальности
в романах Ф.М. Достоевского»)
Мария Дуденкова, Александра Секретарёва:
«В романе появление Ставрогина и Верховенского в городе – буквально как снег на голову. Да, Варвара Петровна ждала сына, но только через месяц, и его внезапное появление оказывается шоком. Читатель, знакомый со Ставрогиным “формально”, через рассказы хроникёра, наконец-то видит этого загадочного персонажа. Это особый, поворотный момент романа. В сериале же Ставрогина и Верховенского мы встречаем на второй или третьей минуте первой серии – они едут себе по городу в коляске и мило беседуют».
(Из доклада: «Роман Ф.М. Достоевского “Бесы”
в видении режиссёра Владимира Хотиненко»)
Диана Варенова, Жанна Су:
«Стоит отметить, что хотя “Двойник” относится к ранним работам Достоевского, он искусно погружает читателя в атмосферу саспенса; в тексте заметны черты будущего стиля пятикнижия. Достоевский действует в рамках реальности, подчас рутинной и “предметной”. <…> Кажется, любые инфернальные совпадения, стычки персонажей и реплики укладываются в привычный ход вещей, но сквозь это “мутное” стекло легко считывается система литературных кодов, референсов, знаковых предметов и фигур».
(Из доклада: «Двойник Гофмана & Доппельгангер
Достоевского: трансформация образа двойника
в повестях Э.Т.А. Гофмана и Ф.М. Достоевского»)
Анна Шебеко, Софья Шевченко:
«“Дневник прохожего” представляет собой интересную литературную игру, комически подчеркнутую стилизацию публицистики Достоевского <…> Публикация “Дневника прохожего” в “Искре” была анонимной, ее автор до сих пор не установлен, поэтому все-таки существует вероятность, что автор статьи – сам Достоевский. Если это так, то литературная игра выходит на новый уровень, становясь самопародией.
(Из доклада: «Пародия как инструмент критики:
“Дневник прохожего“»)
Анна Волкова:
«Авантюра дала Достоевскому возможность осуществить свой знаменитый приём, который по сию пору связывают именно с его именем – доведение до крайности. Герои Достоевского изначально предстают неоднозначными, но автор всевозможными способами и ситуациями доводит персонажа до его предела. Его персонажи – персонажи на изломе, персонажи предела, что позволяет Достоевскому раскрыть не виданный ранее спектр эмоций и психологических состояний».
(Из доклада: «Детективные и авантюрные элементы в романе
Ф.М. Достоевского “Преступление и наказание“»)
