Евгений Сидоров: «Нам ежедневно прививают культуру войны»

Сидоров Евгений Юрьевич
Фев 10 2018
В "Новой газете" опубликовано интервью с профессором Литературного института Евгением Юрьевичем Сидоровым в преддверии юбилея мастера.

Если открыть энциклопедию, то о Евгении Сидорове там — 16 строчек. Это много. Посол по особым поручениям МИД РФ, постоянный представитель РФ при ЮНЕСКО в Париже, депутат Государственной думы РФ первого созыва, министр культуры ельцинского периода, первый секретарь Союза писателей Москвы.

— Вы уже давно — профессор Литературного института им. Горького. Сейчас ведете творческий семинар. Это интересный опыт?

— Я люблю своих студентов и занимаюсь с ними без малого сорок лет. У меня принципиально смешанные семинары: будущие прозаики, поэты, критики. На мой взгляд, литератор должен уметь все: не только стихотворение написать или рассказ, но и рецензию, статью, пьесу. Мы смотрим фильмы, болтаем о политике… Потом сами разберутся и найдут себя.

— А правда, что Пригов — это их Пушкин?

— Нет, Пригов (к которому я замечательно отношусь) — Пушкин Виктора Ерофеева. У моих студентов множество своих Пушкиных, в том числе и совершенно мне непонятных.

— Какой видите сегодня педагогическую задачу?

— Лично моя педагогическая задача — не подлаживаться под молодежь и в то же время давать им свободу. Мы учимся друг у друга. Наверное, я кажусь им мастодонтом с романтическими иллюзиями. Я даже ноутбуком пользуюсь крайне редко. Хотя у меня все это есть. Пишу шариковой ручкой, потом отдаю машинистке. Помню, в 65-м году я приехал к Леонову в Переделкино, и он тогда сказал: «Бог умен. Он создал руку как замечательный инструмент. Когда пишешь рукой, она ощущает тяжесть. Лишние слова рука перетаскивать не сможет. Она их убирает».

— Евгений Юрьевич, если верить энциклопедии, то вы, известный критик и литературовед, почему-то всегда были начальником.

— Сам удивляюсь. Еще в 1959 году, когда в Вене проходил международный фестиваль молодежи и студентов, нужны были на советский плакат три парня: черный, желтый и белый — так вот белым выбрали меня. Это было в МГУ, где я учился. Впрочем, в Вену поехали другие.

— Смешно. А правда, что в 1997 году министром культуры хотели назначить вместо вас Аллу Пугачеву?

— Ее назначали только журналисты. Кстати, Пугачевой я реально помог получить Государственную премию. Хотя противников было много, включая почти всю музыкальную секцию. Говорили: «Попса!»

Я в то время был заместителем председателя по Госпремиям в области литературы и искусства. С.А. Филатов принял мою сторону. Именно тогда удалось изменить начальственный взгляд на эту награду. Ее стали получать не придворные авторы, а Андрей Битов, Юрий Давыдов, Белла Ахмадулина, Новелла Матвеева…

— Десять лет назад в нашей беседе вы сказали, что новое качество приходит в литературу с новым героем. Кто сегодня наш герой?

— Это, на мой взгляд, Путин, Чубайс, Березовский, Абрамович, Венедиктов, патриарх Кирилл. Это романные герои нероманного времени. У каждого из них две жизни, одна — потаенная, другая — публичная. Меня как литератора они интересуют чрезвычайно. В них есть эпическое начало, артистичность, масштаб (не смейтесь!). При этом я говорю о них не как о людях, а именно как о персонажах, затвердевших фантомах. Эти герои образно персонализируют политическое двуличие постсоветской России. А со знаком плюс или минус (когда как) — дело второе. Есть герои и помельче. И в жизни, и в литературе, как, к примеру, мачо с автоматом Калашникова, писатель-боец и майор Прилепин, пошедший воевать за Гренаду путинского извода.

Хочу пояснить, почему время нероманное. Потому что нет ни одной публично артикулируемой, пусть и дискуссионной, идеи национального развития. Quo vadis, человек?

— Что в русском человеке, на ваш взгляд, сохранилось из тех качеств, которые подпирали Россию? Где пресловутая широта души, наконец?

— Как говорил Митя Карамазов: «Широк русский человек, надо бы сузить». Конечно, не до такой степени, как ныне. Но кое-что осталось. Мечтательность осталась. Чувство социальной справедливости. Впрочем, я не сторонник штампованной национальной ментальности. Я родился сначала и навсегда — человеком, а уж потом русским, и тоже навсегда.

Читать дальше...