Деньги для Саваофа: двадцать рассказов

Двадцать рассказов

вместо предисловия

Ну теперь все понятно, все встало на свои места. Вчера приехал к нам игумен Иустин и как бы между прочим напомнил:

— А ты не забыла, что это я благословил тебя когда-то писать прозу? Да, так и сказал: “Надо тебе прозу писать”.

Ага, вот оно! Я-то, кстати, это напрочь забыла. Но, как видно, душа моя слишком хорошо усвоила игуменское благословение — иначе почему я стала чувствовать с некоторых пор это как некий зов, долженствование: не ходи по гостям, не езди по городам, не гуляй по лесам — сиди дома, пиши, пиши! И — какой романище написала: вот такой ширины, вот такой толщины!

Садилась за него прямо с утра, и так до вечера, не наблюдая часов, не разгибая спины, а потом с вечера до середины ночи. Иногда и среди ночи вскакивала, как от толчка, и опять засаживалась. А когда мятежные обстоятельства жизни закручивали меня и уносили прочь, появлялось у меня чуть ли не чувство вины, едва ли не ощущение уклонения от пути, заблуждения. И я возвращалась. В конце концов и вошла в ту реальность. Герои передо мной как живые — спорят, дружат, влюбляются, безумствуют, дерутся, каются, философствуют, молятся, пьют вино, странствуют… И я среди них. Визионерство такое.

Как-то заспорили мы о современном эскапизме. Эскапизм — это явление нашей жизни и опасный симптом душевного заболевания, от английского escape. Когда человек убегает от действительности и удаляется в сферы вымысла, фантазии, виртуальности.

Таким эскапизмом может считаться алкоголизм и наркомания, когда люди полностью отключаются и пребывают в каком-то другом мире. А может быть — азартная игра. Есть даже такой термин — “геймлинг”, от английского game. Это — врубается человек в компьютерные игры, и только его и видели. Заведется перед игральными автоматами, занырнет в казино, растворится в карточном мороке, упьется азартом, поглощающим силы души…

Но это может быть и инфомания, когда человек погружается в компьютер и рыщет там целыми днями по сайтам, переселяется в Интернет и становится виртуалом.

Я спросила:

— А вот писательство — это как? Я ведь тоже — ухожу и живу среди своих персонажей. Эскапизм это или нет?

С другой стороны, я — реалист, и, какие бы невероятные сюжеты у меня ни выстраивались, под ними есть бытийная основа. За драмой — жизненная история, за героем — прототип или сразу несколько прототипов: только Господь творит из ничего. А нам назначено иначе. По слову пророка Иеремии: “Сотвори драгоценное из ничтожного и будешь как уста Моя”. И вот целые куски моей жизни, которые ушли в прошлое и списаны в небытие, вдруг оживают и предстают в преображенном свете, в своей символической многозначности и глубине, персонажи снова становятся юными, обновляются, как иконы, мертвые воскресают, и даже детали здесь настолько существенны, что порой подобны камням, за которые привязывают к берегу корабль, не давая ему до поры уплыть и раствориться в пространстве.

И если в игре человек, словно реализуя метафору, выходит из себя, то здесь, напротив, напротив — погружается в такие свои глубины и начинает видеть происходящее с такой отчетливостью, словно на затуманенные и близорукие свои глаза надевает очки.

Короче говоря, роман у меня получился неприлично большой. Его прочитал мой муж и сказал:

— Слишком много имен, героев, историй, сюжетов, подробностей. Надо тебе его “облегчить” и оставить лишь то, что имеет отношение именно к романной интриге. А все остальное — долой.

Прочел роман и мой друг-критик. Он подтвердил:

— Невозможная расточительность! Зачем ты тратишь сюжеты на какие-то побочные отростки к второстепенным сюжетным линиям, в то время как они могли бы стать самостоятельными полноценными рассказами? Они только загромождают движение романа, затрудняют восприятие.

Словом, роман мой был уподоблен разлапистой безалаберной яблоне, у которой ее расхристанные ветки клонятся к земле под тяжестью плодов и рискуют сломаться совсем. И вот надо эту яблоньку, во-первых, освободить от лишних яблок, чтобы сберечь ветки, а во-вторых, подвязать. Чтобы стояла она, стройная и опрятная, шурша листьями, радуя взор. И птицы бы пели на ней!

Вот я и собрала их, эти фигуральные яблоки, в большую корзину.

Или так: отрезала у куста шиповника лишние топорщившиеся ветки, которые отбирали соки у основных, графически выдержанных и устремленных осмысленно куда надо — к небу: на них-то всегда и появляются красные тугие ягоды, веселящие глаз.

А еще лучше — потрясла ореховое дерево и собрала по земле орешки. Села и принялась их грызть и колоть, доставая ядрышки. А надо мной — крона шумит, поет на ветру.

По преданию, Виктор Шкловский когда-то сказал о уже старой и немощной Лиле Брик: “У нее целое блюдо золотых орехов и ни одного зуба, чтобы их разгрызть”. А я все грызу, грызу…

…Что-то из этих историй сохранило у меня свои настоящие имена, собственную топографию, что-то было иначе названо, но картины Промысла Божьего, действующего в них, — подлинные, рисунок Его тонок и порою завершается не здесь. Честно говоря, когда теряешь Его нить, становится не по себе: мир обступает тебя в своей грозной ирреальности, норовящей все поглотить. Эта вспыхнувшая среди верующих людей страсть к истолкованию современного мира исключительно в ключе апокалипсических видений рождается не отсюда ли? Потому что куда легче человеку принять все ужасы конца света, зная, что они предначертаны, о них предупреждал Господь, им “подобает быти”, за ними — Замысел и Смысл, чем представить, что этот хаос безначален, а кошмар — безосновен, и страдания наши бессмысленны и безобразны. Может быть, эскапизм — это как раз и есть такое существование, где ничто не значит ничего, и оторванный лист просто бессмысленно кружит по ветру, пока не ляжет на землю, а дни прошмыгивают неузнанными тенями, и непонятно, что там за битва шла, что за драма, что за сюжет?

— Так ты что, в самом деле — не помнишь? — удивился отец Иустин. — Я прямо так тебе тогда и сказал: “Пиши прозу”.

Достал, словно из небытия, картинку. Стер с нее пыль. Раскрыл пустую коробку, а там — птичка. Распахнул в темной кладовке сундук — а там заяц. Отдернул плотную занавеску — а там, оказывается, все уже давно началось.

Номер: 
2011, №2